РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Страница 36

ЛЕКЦИЯ ПЯТАЯ

Настроение христианской демократии, на которое я указывал в прошлой лекции, оправдывалось крайней слабостью этой демократии. Вооруженное восстание как в то время, когда христианство гнездилось только в Палестине и в ее окрестностях, так и в то время, когда христианство распространилось почти на все большие города тогдашнего цивилизованного мира, было невозможно. Было сделано несколько безумных попыток в этом роде зелотами нехристианскими, но они все разбивались о железные легионы Рима. Таким образом, оставалось либо прийти в полное отчаяние, либо свое упование возложить не на самого себя, не на справедливость на земле, а на некоторую потустороннюю . справедливость — на справедливость божью. И вот христианство со всеми его разветвлениями и богатым миросозерцанием, этот замечательный миф, имевший за собой столько и моральной, и поэтической прелести, так глубоко связанный, как я указывал, с очень древним мифом о страдающем и воскресающем боге, как нельзя более подходило для того, чтобы спаять тогдашние общественные низы — рабов и пролетариев — в коммуны, полные веры и надежды, ожидавшие со дня на день второго пришествия Христа и вместе с ним начала справедливости, спаять их в социалистические общины, не производительные, впрочем, но потребительные, где все делилось более или менее поровну.

Но христианство шло к победе, и при этом оно. вовлекало в свой поток один большой город за другим вплоть до Рима. Постепенно оно стало вовлекать в себя и другие классы. Надо сказать, что, когда я говорю о тогдашнем пролетариате, вы его не должны представлять мало–мальски похожим на нынешний. Это не был фабрично–заводский пролетариат, это не был производительный класс. Тогдашний пролетариат был более или менее паразитарным классом, это была огромная масса крестьянства, разоренного в силу роста латифундий, т. е. громадных барских имений. В имениях этих обыкновенно заводилось скотоводство и широко применялся рабский труд, а обезземеленное крестьянство собиралось в города. Затем, часто отпускали рабов на волю. И хотя некоторые из таких вольноотпущенников переходили в буржуазию, занимались торговлей, богатели, но очень многие просто оставались бездомными людьми и присоединялись к пролетариату. В очень большие города, где раздавали хлеб из опасения голодных бунтов, где устраивали зрелища для масс, собирались десятки и сотни тысяч пролетариев; в Риме было, может быть, не менее миллиона этих разоренных людей, которые жили на счет государства, не делали ничего, в высшей степени плохо питались изо дня в день и были ужасно пригнетены и унижены каждый в отдельности, хотя всей толпы пролетарской иной раз и побаивались правители. Рабы и пролетарии были главной основой христианского движения, но оно, как уже сказано, стало вовлекать и другие классы.

Павликианство, этот оттенок христианства с его крепкомещанской моралью, с его подчеркиванием необходимости правильной трудовой жизни и верою в то, что человек должен искупить себя при жизни, чтобы после смерти сейчас же предстать на суд и заслужить прощение, несомненно, отвечало интересам, главным образом, мелкой буржуазии, ремесленников, торговцев и так–далее, и распространялось как раз в таких провинциях, в которых сохранилась крепкая мелкая собственность.

Но главным командующим классом в каждом городе была, конечно, богатая буржуазия, так называемые всадники и им подобные. Эта буржуазия занималась откупами, некоторой торговлей, а иногда и производством предметов роскоши в сравнительно больших тогдашних, хотя технически довольно примитивных, мануфактурах. Класс буржуазии играл большую роль. В его руках были значительные денежные средства, притом гибкие, текучие. Римское императорское правительство, которое очень часто не считалось с сенаторами, с крупными помещиками и всячески обирало их, часто было в большой зависимости от всадников с их движимым капиталом. Нужно было золото, какие–нибудь доставки, и приходилось платить большие проценты подрядчикам из этой буржуазии. Кроме того, играла, конечно, большую роль и земельная аристократия, которая обладала латифундиями, этими гигантскими имениями, великолепными дворцами, тысячами рабов. Она представляла собой другую часть господствующего класса. Господствующим классам приходилось до некоторой степени круто от всеобщей бедности, они должны были постоянно думать об обороне против огромного обездоленного большинства. Если бы не было военной силы государства, на которое они опирались, то их, конечно, смело бы то или иное восстание рабов и пролетариев.

По мере того как крестьянства становилось все меньше и свободные легионы, то есть люди, которые готовы были защищать свою родину, таяли, приходилось переходить к наемным войскам. Нанимались войска из дальних местностей, часто даже не итальянцы, а испанцы, галлы, германцы, африканские племена. Во главе этой военной силы стоял император. Император значит повелитель, что первоначально понималось как полководец.

Затем эти императоры, т. е. руководители военной силы, которая должна была защищать класс угнетателей, превратились в неограниченных владык, настолько неограниченных, что к ним перешло все законодательство, они перестали обращать внимание на сенат; сенат делал то, что они приказывали, и постепенно дело дошло до полного единодержавия, причем для введения общего императорского порядка прибегали даже к таким мерам, как обожествление императора. Правда, не говорилось, что данный император есть бог, но говорили, что у каждого императора есть свой гений, и этого гения каждого отдельного императора заставляли боготворить, строили ему храмы, приносили жертвы и так далее. Около императора собирались новые кучки господствующих, его вельможи, большей частью из отпущенных рабов, солдаты, которых он поднимал до себя по боевым заслугам или по другим причинам. Всякий император был окружен тучей фаворитов, которым давались на откуп и разграбление целые провинции. Они назначались консулами, проконсулами и т. д. Для них конфисковывались имения сенаторов, для них создавались всякие преимущества. Таков был верхний класс. Среднего класса почти не было. Можно сказать, что интеллигенция существовала в большинстве случаев в качестве какого–то полулакея при богачах. При разных покровителях искусства и науки, богатых людях, состояли поэты, художники, которые кормились крохами с их стола, и это до сих пор называется меценатством. А Меценат был именно любимец Августа — вельможа, вокруг которого кормились разные крупнейшие люди культуры, среди них поэты такого колоссального дарования, как Вергилий и Гораций.