РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Страница 9

Что касается голода и холода, то тут все для первобытного человека было более или менее ясно; он скоро начинает замечать и отличать то, что годится в пищу, от того, что не годится. Вопрос о пище является одним из самых существенных вопросов, занимающих дикаря. Так, например, Кук рассказывает, что австралийские дикари, с которыми ему приходилось встречаться, когда научились говорить по–английски, то решительно о всяком слове, которое они слышали и которого но понимали, о всякой вещи, которую им показывали и которая была им незнакома, прежде всего спрашивали — можно это есть или нет, потому что этот вопрос был для них самым существенным. Когда их пускали на корабль, где было много всяких незнакомых им вещей, где были пушки, паруса, всякие машины, они ничем этим не интересовались, они интересовались исключительно только тем, чем их угощали. И в этой области они обо всем подробно расспрашивали, они все рассматривали, разбирали и очень интересовались, только ли белые могут есть то или другое кушанье или также и дикари.

Немецкий писатель Гроссе приводит первую молитву, которую он записал от одного дикаря из племени печерегов, очень мало развитого племени. Этот дикарь сидел и повторял все время один и тот же припев; когда он пытался перевести этот припев, то оказалось, что это значило: «Гороху, который едят белые, я бы охотно поел». И это было все содержание той «поэзии», которой он развлекался в течение многих часов.

Но есть явления более загадочные, и таким явлением была, например, боль. Каждый дикарь понимал, что если кто–либо колет его в бок, то ему больно, и тут, так сказать, причина этого ощущения налицо; но если никто его в бок копьем не колет, а между тем у него «колет в боку», то это уже загадочно до крайности, и тут нужно придумать, что бы это такое значило? Кто же это его колет, когда никого не видно?.. И от этого дикарю становится жутко. Он не понимает, в чем тут дело, тем более что боль эта иногда достигает чрезвычайно больших размеров, влечет за собой мучительное состояние, а иногда кончается смертью.

Вот это такой вопрос, такое явление, мимо которого человек не может проходить без особого внимания, которое крайне заинтересовывает человека.

В один прекрасный момент, после, иногда, больших страданий, человек оказывается совершенно изменившимся, лежит окоченелый, холодный, неподвижный, не может больше шевелиться, что–то сделалось с ним такое. Если оставить его так лежать, то он начинает пухнуть, разлагаться, распространять зловоние, вокруг другие люди также начинают заболевать и умирать. Стало быть, он опасен, он вреден, этот умерший человек, и его нужно или сжечь, или закопать в землю, или в воду выбросить, а иначе будет беда. Это, с одной стороны, совершенно понятно и рационально, тут ясен вывод, что труп опасен, потому что разлагается и, как разлагающийся кусок мяса, является источником заразы. Но тут уже и другая мысль имеет место, тут возникает такой вопрос: нельзя ли сделать сопоставление между этим мертвецом и тем вредом, который он причиняет, т. е. той болью, той болезнью, которая в дальнейшем своем развитии приносит смерть, делает человека мертвым? Может быть, этот самый мертвый брат и есть то существо, которое причиняет болезни? Вот вопрос, который задает себе дикарь на очень примитивной стадии развития.

Он говорит, если мертвого брата оставить у себя в шалаше или пещере, то непременно заболеешь. Если при наличии какого–либо явления происходит определенный результат, то тут устанавливается причинная связь. И вот, дикарь делает вывод, что, стало быть, это мертвый брат делает. Но у дикаря нет представления, что в том случае, когда человек становится мертвым, он делается вещью, что он абсолютно не может причинить никакой боли сознательно. Нет, дикарь этого не думает, и он этого не думает на основании целого ряда совершенно правильных сделанных им наблюдений. Во–первых, он констатирует, что смерть не всегда бывает окончательной, что бывают обмороки. Что такое значит обморок? Это значит, человек обмер, т. е, не совсем умер, кажется мертвым, а потом — смотришь — и ожил. Притом, когда он обмер и лежал неподвижно, то переставал дышать. Этого «духа» в нем не было налицо, а потом «дух» вернулся, «дыхание» вернулось, и жизнь к нему вернулась в то же самое время.

Затем следующее наблюдение: есть такое состояние, которое похоже на смерть, это именно — сон. Сон можно наблюдать извне и изнутри. Когда он извне наблюдает сон, он видит человека, который не движется. Может быть, он умер? Может быть, это уже мертвый брат? Может быть, его нужно бросить в огонь? Вот попробую его воскресить, сотрясти за плечо. Зашевелился, оказывается, значит, что он жив. А когда я его спрашиваю, что с ним было, он говорит, положим, что ходил в лес и охотился на кенгуру.

«Как так, я видел тебя здесь, как ты лежал неподвижно, точно мертвый?!.» А тот будет горячо доказывать, — так как он не может ясно разграничить сонное и бодрствующее свое состояние, так как он не знает, что сон есть один из видов нашего сознания, есть известный процесс в нашем организме, — то будет горячо утверждать, что он был в лесу и делал там то–то, причем, может быть, ему явились и мертвые люди, потому что вы великолепно знаете, что они снятся нам, живым, самым спокойным образом.

Значит, отсюда вывод — так как я сам могу это проверить, сам бываю в таком состоянии, вижу разные места и делаю всякие дела в то время, как я лежу на своем месте и слабо дышу, — значит, в человеке есть двойник!

После того, как человек умирает, или когда он спит, этот двойник может являться во сне другим людям, а когда сам человек спит и испытывает разные приключения, уходит в разные места, то это значит, что двойник уходит из тела, когда тело перестает дышать, и снова возвращается, когда тело дышит. Стало быть, особое значение имеет дыхание, как Библия говорит, «живое существо, имеющее горячее дыхание в ноздрях своих». Вот это горячее дыхание в ноздрях есть дух, дыхание, душа. Все эти слова на славянских языках происходят от звука «тх», который обозначает процесс дыхания. Бездыханный, неодушевленный — вот термины, которые характеризуют неподвижность, неживое состояние, или такое состояние, в котором живое существо перестает быть живым. Где дух, там одушевленность, там душа.